Так что педколлектив будет заинтересован помогать мне, а не вставлять мне палки в колеса. И думаю, нашей «немке» Эльзе Ивановне мягко укажут, что надо бы помочь… и так далее.
Мне следовало также укрепить позиции по литературе и русскому языку. Здесь у меня тоже чередовались четверки и пятерки. И я сделал вот что.
В конце января я подошел к нашей учительнице «по русскому» Клавдии Павловне и попросил прочитать и дать свой отзыв о рассказе, написанном мной.
– Это мой первый опыт, – сказал я. – Вот не знаю, куда поступать учиться после школы: то ли на юридический факультет, то ли на журналистику.
Это был безошибочный ход. Если учесть, что рассказ написан 60-летним учителем и герой его – тоже учитель. Он отдает себя всего своим ученикам, но его никто не понимает – у него проблемы с ребятами и родителями, а также дома в семье. Но он по-прежнему весь в работе с детьми.
Чтобы рассказ походил на написанный одиннадцатиклассником, я после его написания специально внес с десяток оборотов, свойственных школьнику и примитизировал текст.
Конечно, рассказ понравился. И последовал вопрос: «А нет ли еще чего-нибудь?»
Я ответил, что нет, но я собираюсь писать, да вот времени все нет – готовлюсь к экзаменам. И случилось то, что и должно было случиться – Клавдия Павловна предложила мне вместо домашних сочинений по литературе писать какой-либо рассказы. Я сказал, что предпочел бы фантастику, и Клавдия Павловна согласилась. Но выдвинула условия – понравившейся ей рассказ я обязался после проверки его учительницей и оценивания на «отлично» переписывать из своей тетради в ее специальный альбом.
Я согласился. Написать рассказ мне ничего не стоило, но теперь я гарантировал себе оценку за полугодие – «пять», так как обеспечил себе минимум пять-шесть лишних пятерок…
А вот история и Орангутанга… За первое полугодие она поставила мне четверку по истории. И если не получится пятерка за второе полугодие – не видать мне медали! По математике у меня обязательно будет четверка… А для получения «серебра» нельзя было иметь больше одной четверки в аттестате…
И как я историю не учил, Орангутанга упорно чередовали против моей фамилии в журнале четверки с пятерками…
Одна надежда была на товарища Астраханцева. Против первого секретаря райкома партии не попрет ни одна учительница, даже собственная жена.
Вот только нужно было, чтобы этот секретарь захотел, чтобы у меня была пятерка…
Ну, а относительно математики скажу одно: я не забыл, как сдам этот предмет на экзаменах – по прошлой жизни помню…
В начале февраля регулярно начал собираться на репетиции и наш маленький оркестр. Я не спеша подобрал песни для репертуара, переписал все их с «Панасоника» на катушки магнитной ленты, и разделил их на три группы:
а) те, что можно исполнять лишь на улице (на Бродвее);
б) предназначенные для запланированного мною концерта для ветеранов войны, и
в) песни для выпускного вечера.
Был также резерв песен, которые можно было исполнять то там, то здесь, но в любом случае они годились для количества.
Две недели я учил тексты и запоминал манеру исполнения и под гитару осваивал мелодии. И затем однажды пригласил к себе свою четверку.
Конечно, когда мы начали регулярно репетировать, скрыть от того же Миута или Нельки с Надькой наши музыкальные занятия было невозможно, и иногда они поначалу тоже приходили к нам. Но скоро им наскучило – изучение песни, манеры и движений в подтанцовке – смотреть на все это не интересно. Вот конечный результат – ну, они-то знали, что, когда придет время, как говорится, «без них не начнут».
Работали так: я включал магнитофон, прокручивал песню, и мы обсуждали особенности исполнения, необходимой оранжировки, адаптации под наши инструменты. Девочки пробовали движения, потряхивали маракасами. А я – я через некоторое время уходил делать уроки – оставлял их одних. Мне предстояло примерно через час прийти и включиться непосредственно в процесс – тут уж мы соединяли исполнение песни с «музыкалкой». Ну, и подтанцовкой.
Обычно, когда я выходил из своей комнаты, где я сидел за письменным столом и делал уроки, все было готово: девчонки приплясывали от нетерпения, тихо звучали мелодия баяна и перебор гитарных струн.
Гитарой Бульдозер обзавелся действительно классной – звон обычных струн не было нужды усиливать через электросниматель – гитара играла и чисто, и громко.
Я просил задать мне тональность – звучал аккорд баяна и гитары, и мы начинали. Я пел раз, два, три – иногда до десятка раз. Пока наш художественный руководитель не оказывался удовлетворенным.
Ребята оказались и талантливыми, и трудолюбивыми. И поэтому работа ладилась.
За одну репетицию мы изучали одну новую песню, повторяли несколько изученных на предыдущих встречах, если что-то забывали – тут же откладывали в сторону все новое и занимались старым.
Иногда нам все удавалось легко и быстро. И тогда мы садились рядком все вместе на диван, я откладывал гитару, девочки – маракасы, и мы пели хором наиболее нравившиеся всем нам песни. Тихо, вполголоса, что называется – душевно. Под баян и гитару.
У Жени Моцарта оказался приличный баритон, поэтому при необходимости он пел со мной вторым голосом, а также изображал эффект «эха» – в некоторых песнях Михайлова используется этот прием, и мы его позаимствовали.
Очень талантливыми оказались девочки. И мы все вместе собрали деньги, чтобы они могли купить ситец и пошить себе одинаковые платья. И купили себе одинаковые капроновые банты красного и белого цветов.
Всех их, конечно, не могло не интересовать, откуда у меня эти песни? Где я взял записи?
Я удовлетворил общее любопытство, сказав, что это кустарная запись конкурса молодых исполнителей, которую мне прислали родственники из Москвы. А точнее – я и сам не знаю…
Я планировал за февраль-март освоить весь нужный репертуар, и затем до наступления тепла только повторять изученные песни. Чтобы не забылись.
Я предпринял кое-что и для семьи.
Чтобы разгрузить немного маму, которая работала в двух местах, я теперь иногда готовил обеды и ужины. Мяса у нас было много – отец, выезжая в командировки в район, привозил и баранину, и говядину, и свинину.
И я готовил то плов из баранины, то ростбиф из телятины, а то и запеченную в духовке свинину.
Первые блюда готовить я не любил, и это была уже постоянная обязанность мамы.
Делал я это в те дни, когда мы не собирались на репетиции. Но и тут один я оставался редко – девчонки прибегали, как только выполняли домашние задания, и лезли с предложением «помочь».
Ну, помогали, конечно. Но приходилось за это их кормить и поить чаем с вареньем – впрочем, делал я это с удовольствием.
Забегали Миут, иногда – Нелька или Надя. Лишь одна Рукавишникова как пришла еще один раз в начале февраля – так больше и не заходила. Обиделась!
Дело было так.
Я пришел домой после занятий, успел потренироваться, затем – обкупнуться и сидел обедал, когда кто-то открыл дверь сенок (я ее не закрывал зимой – была охота на каждый стук в дверь надевать фуфайку и выходить на мороз!), и затем раздался стук в коридорную дверь.
Я встал, открыл дверь и увидел знакомое до боли лицо, светлые одежды и капроновые ноги. Вот ведь неугомонная – всю зиму в капроне!
– Здорово, Рукавишникова! – сказал я. – Давай заходи, ты как раз к чаю!
Варвара зашла, сняла пальто и я провел ее на кухню. Усадил за стол и быстро убрал свою обеденную посуду. Затем сервировал стол к чаю, поставил розетки с вареньем и чашки. Налил чай, и мы стали пить. Аккуратно прихлебывая и орудуя маленькими ложечками для варенья.
Когда мы закончили чаепитие, Варвара изъявила желание помыть посуду. И вот когда она собирала чашки, и наклонилась надо мной, я руками поймал ее сзади и притянул к себе, прижав ее грудь к своей голове.
– Ага, попалась! – сказал я. – Давай, целуй меня, Рукавишникова, шесть часов уже не только исполнилось, но и офигенно умножилось!
Она вырвалась, выскочила в коридор и стала быстро одеваться. Потом, не глядя на меня и не говоря ни слова, хлопнула одной дверью, другой – и ушла.
И потом три недели не давала о себе знать, а при встрече со мной в школе надменно задирала нос и молча проходила мимо.
Ну, и ладно!
Из общественно-политических событий районного масштаба можно отметить районную комсомольскую конференцию учреждений образования. Делегация от нашей школы была небольшой, человек восемь, но мы с Миутом в нее попали: я – как интеллектуал, а Миута – как один из лучших школьных спортсменов.
Говорили о многом, упор делали на новые формы воспитания и обучения. Нас с Миутом заинтересовал, в частности, опыт одной из школы по внедрению систему школьного самоуправления.